Общими у нас остались только русский язык, идиотизм чиновников и Первый канал, который изредка вспоминает об этой части России (кстати, большей ее части), когда там случаются наводнение, землетрясение, извержение вулкана или визит президента-премьер-министра. Этого мало, чтобы чувствовать себя одной страной …

30 марта вступает в силу приказ Федеральной таможенной службы России №1514 с нейтральным названием «О местах декларирования отдельных видов товаров». «В целях обеспечения эффективности контроля… и упорядочивания» весь металлолом с Дальнего Востока теперь можно вывозить только через Петропавловск-Камчатский.

Металлолом составляет 10—15% грузооборота дальневосточных портов, идет сюда со всего Дальнего Востока, из Сибири и Казахстана. До сих пор металлолом перерабатывали Владивосток, Находка, Ванино и Посьет — порты, к которым ведут железные дороги. На Камчатке, как известно, железных дорог нет. Теперь надо металлолом в том же Владивостоке грузить на судно; судно должно идти в Петропавловск — это 4-5 суток хода; в Петропавловске нужно не просто оформлять этот лом, а выгружать его, потом снова загружать. Идти обратно 4-5 суток. И лишь после этого отправлять судно в Корею, Китай или Японию. Это все равно что идти из Питера, огибая Скандинавский полуостров, в Мурманск, а потом обратно в Европу. На таких условиях выгодно возить только золотые слитки.

Так таможня убила еще один бизнес, который кормил людей на Дальнем Востоке. Третий удар по экономике региона.
Первый случился осенью прошлого года. Тогда Путину захотелось наладить глубокую переработку леса внутри страны, и Грызлов объявил, что на вывоз необработанного леса-кругляка будут введены запретительные пошлины. И хотя в итоге их так и не успели ввести (указ был принят, но еще не вступил в силу, как его уже отменили), но рынок рухнул. Потому что как только Грызлов об этом объявил, тут же по главным потребителям российской древесины — Китаю, Корее, Западной Европе — волной проехались осчастливленные лесорубы Канады и Новой Зеландии и перехватили эту нишу.

Круглый лес вывозился в основном с Дальнего Востока. После экономических опытов Путина—Грызлова грузооборот кругляка через дальневосточные порты снизился минимум на 40—50%. Огромное число людей осталось без работы.
Второй удар — повышение пошлин на ввоз подержанных иномарок. Этого бизнеса, кормившего чуть ли не полрегиона, на Дальнем Востоке сегодня не существует вообще.

И вот теперь третий удар.

Сейчас весь внешний рейд дальневосточных морских портов забит безработными контейнеровозами, лесовозами и другими грузовыми судами. Простаивает даже наливной флот.
И хотя кризис дальневосточной экономики происходит на фоне мирового финансового кризиса, между ними — ничего общего. Это не сообщающиеся сосуды.
На чем вообще стоял Дальний Восток? Чем кормился? Лес, рыба, порты, иномарки, тот же металлолом. С лесом, иномарками и металлоломом понятно. Рыба никак не выйдет из тени. В российские порты иностранные суда заходят, кажется, только от отчаяния. У всего этого одна общая проблема — таможня.

В феврале российские пограничники расстреляли и потопили китайский сухогруз New Star, восемь моряков погибли. На свою беду, наше спасательное судно «Лазурит» подобрало шлюпку с New Star и привезло ее во Владивосток. Оформляя приход судна, таможенник потребовал документы на груз, то есть китайскую шлюпку. Документов не то что у наших спасателей — в природе не существовало. Таможенник долго думал и велел капитану выписать коносамент (коммерческий документ, удостоверяющий право собственности на отгруженный товар). Там есть графа — отправитель и получатель. «Пишите «неизвестно», — сказал таможенник. Капитан написал: «Unknown». Таможня оформила судно и забрала документы.
И тут началось. Если есть коносамент, то надо оформлять импорт груза, декларирование, таможенные платежи и так далее. Делать это должен грузополучатель — товарищ Unknown. Естественно, он этого не делает. А раз так, судно (спасательное!) вынуждено стоять в порту как заложник. Оно и стояло. Три недели. Пока моряки не написали письмо высокому начальству*.

Это не анекдот. Это будни российских портов.

Судно, заходящее в порт под выгрузку или под погрузку, заблаговременно дает соответствующую информацию — в порт и своему агенту. Соответственно, к его приходу формируется все необходимое для его приема. Судно приходит, становится к причалу, у него уже открыты трюмы, оно готово к работе. На борт поднимаются один, максимум два человека — миграционные власти или таможенник. Все формальности длятся минуты. Так происходит в мире.

У нас — так называемое комиссионное оформление судна (комиссия состоит из карантинных, ветеринарных, таможенных, пограничных и других контрольных органов, таможенников — минимум три человека, пограничников — минимум пять). Все эти товарищи, поднявшись на борт, сразу идут в каюту капитана. Там накрыт стол. Это даже не обычай, это уже правило. Гости едят, пьют. Идут часы.
Есть у нашей таможни 92-й приказ: максимальный срок оформления судна — три часа. Сказано: максимум три, значит, свои законные три часа комиссия в каюте капитана «отработает» — никак не меньше. Вопрос не в том, зачем ей так много времени для оформления. Вопрос: почему суда простаивают из-за этого сутки-двое-трое? А просто! Комиссия-то одна. Пока она пирует три часа в каюте одного судна, остальные ждут очереди (это ожидание в «три часа» не входит, отсчет начинается, когда комиссия ступила на первую балясину трапа). Комиссию, кстати, почему-то должен собрать агент судна, нанять катер, привезти их на судно и отвезти с подарками обратно. Это чисто наше правило.

У нас есть контейнеровозы, обслуживание которых стоит 10—15 тысяч долларов в сутки — это сумма, которая просто выбрасывается за борт за каждый день ожидания «трехчасовой» комиссии. Кроме того, в результате простоев увеличивается цена товара, в которую заложены транспортные расходы: российские товары, уходящие на экспорт, дешевеют, импортные товары, ввозимые в Россию, дорожают.
В прошлом году наша таможня первая и единственная в мире вывела из судовых припасов ГСМ и топливо. Теперь по ним требуется особое оформление — нужно заполнить таможенную декларацию на 30 листах. Какой капитан сможет это заполнить? А и не надо. Только судно приходит в порт — к нему в очередь выстраиваются «декларанты», берут от 6 до 12 тысяч рублей за одну декларацию.

Пищу для экипажа из судовых припасов пока не вывели, но сегодня, когда бушует кризис, наша таможня требует о ней (пище) дополнительной информации: а где, спрашивает, вы купили морковку? или селедку? Мало того: а почему вы купили столько, а не столько, если, по нашим расчетам, вам нужно меньше? У вас, говорят, слишком много морковки. Честное слово, это не анекдот — это будни. Российская таможня пытается регламентировать по количеству и по срокам потребление любых припасов.

Еще одна нелепица. Судно должно иметь аптечку, а в ней обязательно — болеутоляющие, антишоковые лекарства. Потому что судно — это железо, работа в море. Человек упал, сломал ногу, его надо как-то обезболить, чтобы он не умер от шока. Так вот, эти обезболивающие обложены таможней так (потому что они наркосодержащие), что суда уходят в море без них. Приходят в нормальные страны, а там интересуются: почему у вас в аптечке их нет?
Это не аптечка, говорит наша таможня, это товар. Подавайте декларацию, а в ней — всю информацию по лекарствам: где купили, за сколько, и сертификат не забудьте приложить.

И еще о морковке. Допустим, купили ее за рубежом, но всю съесть не успели, килограммов десять осталось. Пришло судно в российский порт, постояло там, его направляют дальше в рейс. Возникает проблема: что с этой злополучной морковкой делать? Таможня заявляет: не имеете права уходить от нас с морковкой на борту — это уже товар, вывозимый за рубеж, а потому подлежащий налогообложению. Может, кому-то смешно, но из-за этих 10 килограммов морковки судовладелец может потерять круглую сумму (помните, есть контейнеровозы, обслуживание которых стоит 10—15 тысяч долларов в сутки…).

Во всем мире контейнер — это транспортное средство. Только в России контейнер приравнен к товару. Смысл? Надо подавать грузовую таможенную декларацию, платить таможенные сборы за таможенное оформление. Больше бумажной волокиты, больше денег можно содрать. Причем благодаря таможне российские компании, использующие российские контейнеры, оказываются в невыгодном положении по сравнению с компаниями, использующими иностранные евроконтейнеры.

В мировой практике торгового мореплавания нет аналогов налогообложения ремонта транспортного средства за рубежом. Ни в США, ни в Европе, нигде. Это притом что весь флот строится за рубежом и, соответственно, там находится вся ремонтная база. Российские судовладельцы должны платить 18% НДС со стоимости ремонта, 5% — таможенная пошлина и 1,5% — за оформление, даже простое техобслуживание облагается налогами. Эти доморощенные таможенные правила, как водится, доведены до абсурда. Допустим, вы купили в Сингапуре краску и покрасили борт. Таможня посчитает стоимость краски, оплату рабочей силы, приплюсует транспортные расходы от Сингапура до Владивостока, то есть себестоимость судна на время пути. Представляете, в какую сумму все это выльется?
Ремонт чиновники называют «таможенным режимом переработки товара вне таможенной территории». Почему-то на момент ремонта судно становится товаром.

В общем, тенденция ясна. Российская таможня все считает товаром.

Причем больше всех от нашей таможни достается именно нашему флоту. Например, это только суда под российским флагом платят за ремонт. Таким образом, наши чиновники подталкивают судовладельцев уходить под банановые флаги. Впрочем, все, кто мог, уже убежали, обратно никто не возвращается.
Некоторые иностранные судовладельцы в своих договорах с грузоотправителями и грузополучателями особо оговаривают, что заход судна в российский порт приравнивается к форс-мажору — в том смысле, что судовладелец не отвечает за простой судна в нашем порту. Эти меры предосторожности обоснованы. Наша таможня вдруг может отказаться оформлять судно или начнет тянуть с оформлением без какой-либо видимой причины. А сейчас, в условиях кризиса, один-два неудачных рейса для судовладельца могут означать конец всей его деятельности.

Вот один из ярчайших последних примеров российского форс-мажора. Прошлой осенью архангельская таможня потребовала разгрузить уже готовый к отходу в Европу лесовоз. Якобы у них имелись сведения, что на борту этого судна находится крупная партия контрабанды. Вообще-то крупный перегруз легко вычислить по осадке судна. Тем не менее весь лес выгрузили. Нашли три лишних кубометра пиломатериалов. Что такое три кубометра на 10 тысяч кубометров груза? Это 0,03% — на порядок меньше нормы естественной убыли, предусмотренной контрактом. Из-за этих трех кубометров стоимостью 10—12 тысяч рублей таможня продержала судно в порту 10 дней. График движения судна был сорван, судовладелец и грузоотправитель понесли значительные убытки (суточная себестоимость лесовоза — 7—10 тысяч долларов). Судовладелец потребовал от ФТС объяснить мотивацию действий ее сотрудников. Таможня молчит. В частных беседах говорят: это государственная тайна.

Да, российские транспортные коридоры могли бы занять очень большое место в мировых грузопотоках. Да, теоретически путь по Транссибу короче, чем по океану. Но это теоретическое преимущество полностью нейтрализовано тем, что творится хотя бы в российских портах.
За четыре минуты (!) проходит 20-футовый контейнер таможенную проверку в Ла-Манше. А у нас — часы. Наши таможенники имеют право проверять 10% контейнеров. Это выливается в невероятные простои. Причем понятно, почему проверяют импорт, но зачем проверять транзитный контейнер? Поэтому транзита в России практически нет. Как ходили контейнеры океанскими путями, так и будут.

Гигантский контейнеровоз приходит, например, в Роттердам, тут же в считанные минуты тысячи контейнеров разгружаются, часть на автомобили, часть на другие суда, и развозятся по разным странам. Никаких задержек, все четко, эти схемы отрабатывались десятилетиями. Даже если власти Роттердама будут знать, что на этом контейнеровозе крупная партия контрабанды, они будут работать так, чтобы не дай бог не нарушить расписание этого контейнеровоза. Потому что цена этой контрабанды несопоставима с возможными потерями при задержке судна.
Ну и кто добровольно полезет в российский порт, в этот бардак, когда не знаешь, что может отчебучить российский чиновник, в какой срок судно оформят, не задержат ли его на несколько суток, не начнут ли в поисках незадекларированной бутылки виски или автомобильной шины шмонать каюты моряков…

И напоследок — утешительное: есть одна страна, заходить в порты которой — дело еще более рискованное, чем в российские. Это Северная Корея.

Под текст

Михаил Щукин, директор Союза российских судовладельцев (СОРОСС):
— Почему в последние годы все эти безобразия приобрели такие серьезные масштабы, не знаю. Идет необдуманный сгон населения с этой территории. Это мое личное мнение. Я сам дальневосточник, я там рос, учился, работал, плавал. На Дальнем Востоке сейчас вся экономика на глазах рушится.
Раньше Минтранс и СОРОСС работали с таможней довольно плотно (это я как участник могу подтвердить). Была совместная коллегия, мы разработали много документов, с нашим участием в 2003 году был создан новый Таможенный кодекс. А потом пришли новые люди и практически доступ к Таможенному кодексу (к его изменениям) заблокировали. То, что мы предлагаем, не отвергается, а просто не принимается, не рассматривается. У Минтранса и ФТС есть межведомственная рабочая группа — это чистая формальность, бутафория.

Таможня сегодня — институт абсолютно закрытый. Функция ее как одного из основных регуляторов внешнеэкономической деятельности утрачена. Главная ее задача — собрать как можно больше денег, причем иногда противозаконными способами.
В конце концов, можно и не менять статью ТК, но тогда надо, чтоб многочисленные орды таможенников читали ее одинаково. А читают везде по-разному. Делают, как им удобно. Вот пример: в 407-й статье ТК написано, что таможенные органы должны работать в производственном режиме. Это значит: раз порт работает круглосуточно, то и таможня должна так работать. Когда судно пришло, тогда и должен быть оформлен его приход. Но наша таможня работает только в светлое время. А уж если ты пришел в пятницу вечером — жди понедельника.
Они оправдываются: у нас не хватает штатов. Я считаю, их нужно процентов на семьдесят расформировать, оставшихся тридцати вполне хватит. Причем во всем мире таможенники ведут себя корректно, только наши изображают из себя великую государственную власть.
С металлоломом просто парадокс (об этом на стр. 3. — Прим. ред.). Раньше такие приказы согласовывались с Минтрансом, с РЖД. А сейчас плевали они на Минтранс. Мы, как только узнали, сразу же запросили таможню, всех, кого можно. Никто не отвечает. Тишина. Вы, говорят, не волнуйтесь, сейчас все равно спад, кризис.

Кризис! Еще одна новая придумка — ну, это просто из чеховской 6-й палаты — если судно в порту перешвартовывается с одного причала на другой, надо оформлять уход и заход в порт. Даже если ты не перешвартовываешься, а перекантовываешься (то есть не отходя от причала, не снимаясь с якоря, разворачиваешь судно другим боком к причалу, чтоб удобнее было разгружать, если береговой кран не достает). Это взятка чистой воды. Раньше это называлось словом «вредительство». Практически идет уничтожение российского флота.
Сейчас СОРОСС борется против таможни в гордом одиночестве. Минтранс нас не поддерживает. Положение становится все хуже и хуже. Я не вижу просвета в ситуации с таможней. Суда не хотят заходить в наши порты. Боятся поборов. Чиновник проворовался так, что дальше некуда.

Михаил Войтенко, в прошлом моряк, в настоящем — главный редактор сетевого издания о мировом судоходстве «Морской бюллетень — Совфрахт»:
— Среди госслужб, которые сетями опутали российские морские порты и российское судоходство, таможня вызывает у моряков особые чувства. Ситуация такова, что Салтыков-Щедрин на том свете завидует. Дальневосточному судоходству эта ситуация угрожает полной остановкой.
Что первично, а что вторично? Экономика или таможня? Мы живем благодаря экономике или благодаря таможне? Таможня благодаря кому живет? Она сама делает деньги? Сама делает товары? Задача таможни в чем? Сохранять внутренний рынок, собирать какие-то налоги — в этом, наверное. Но не в том, чтобы душить целые отрасли, целые регионы!
Дальневосточные порты и судоходство с осени прошлого года получили ряд сильных ударов. Грузооборот на Дальнем Востоке сильно сократился, не спас даже налив (нефть). Мне звонят судовладельцы, рассказывают: у этого половина флота стоит, у того — тоже, часть пускают на слом, часть пытаются продавать… Исходя из чего таможня принимает эти решения, постановления, абсолютно непонятно.

Таможня нормальных стран понимает: невозможно уследить за всеми случаями контрабанды. Если какой-то моряк провез лишнюю бутылку виски (а как любят дальневосточные таможенники эти шины автомобильные — ух они за ними гоняются!), ну что от этого произойдет? Тотальный контроль по затратам несопоставим с этой контрабандой. А от простоев судов, от всей этой кутерьмы набегают большие убытки. И без того у российских портов престиж ниже плинтуса. И без того Архангельский морской порт ухитрился стать самым дорогим в мире (по сборам) при не самом лучшем в мире сервисе. Российские порты на плохом счету именно благодаря нашим госслужбам.
Им плевать на экономику, на регионы. Они считают, что государство — это они. В российских портах чиновников больше, чем тех, кто обеспечивает работу порта, кто реально работает, кто деньги зарабатывает, на которые живут в том числе и чиновники.
Надо же понимать, что мы живем в едином обществе, в одной стране. Нельзя думать только о своем ведомстве. Так страна разрушится.

На Дальнем Востоке сейчас мрачная обстановка. Когда я им говорю, что скоро собираюсь возвращаться во Владивосток (вся сознательная жизнь у меня там прошла), они мне: ты с ума сошел. Все люди, которые имеют такие возможности, запирают квартиры и уезжают. За рубеж, в центральную Россию …